Упрощенная HTML-версия
Честь и слава победителям!
— 272 —
спеть за его мыслью, за теми картинками из фронтовой жизни, которые рисовали
незамысловатые слова старого солдата...
Бои. Бои. Бои. И все оборонительные. То выравнивали линию фронта, то занимали
более удобную позицию, а потом выяснялось, что лучшая была рядом, и там окопался не-
мец.
...Короткий перекур перед очередной атакой. Отдыхают солдаты в окопах на пожух-
лой то ли от солнца, то ли от пороховой гари траве, едва прикрывшей изрытый взрывами
склон небольшой возвышенности.
– Земляк, иди покурим, – зовет Недика его односельчанин Задорожный, – махо-
рочка свежая.
Тот не спеша поднимается, поправляет ленту у пулемета, оставляет за себя напарника
и совсем было уже собрался выбраться из окопа, как что-то шелестящее пронеслось рядом и
раздался оглушительный взрыв. На месте окопа земляка – воронка. Не судьба...
В сентябре сорок первого получил Никита Илларионович первое ранение. Четыре
раза за время войны попадал он на госпитальную койку, трижды, завершив лечение, возвра-
щался в строй.
...Где-то рядом Донец. Прикрываем справа, прикрываем слева, прикрываем отход. По-
том догоняем своих. Где тыл, где передовая? Ни надежного снабжения, ни пополнения.
Сегодня не смогли соединиться с основными силами, которым давали возможность
уйти от окружения. Притаились на опушке. Опыт у пулеметчика Недика уже немалый. Чут-
ким ухом он определил, что немецкие пулеметы бьют уже справа и слева. Значит, впереди
есть еще выход. Но через время застучали и там.
Молодой издерганный лейтенант безучастно сидел чуть в стороне от солдат. Его наз-
начили командовать группой из штаба. Видать, что настоящего пороха он не нюхал.
– Надо уходить, иначе совсем окружат, товарищ лейтенант, — говорит Недик. Тот
молчит, потом бросает:
– Переночуем здесь. А там видно будет.
К утру его не оказалось. Никто не мог сказать, куда он пропал. Да и выяснять-то
было некогда: наседали немцы. Последние пули послали в них...
Плен. Дико как-то. Страшно стыдно за свою беспомощность. Не успокаивало и то,
что бились до последнего. Даже себя застрелить было нечем, да в пылу боя об этом и не
думалось. Тяжелые это были месяцы. Сначала лагерь под Харьковом, потом Кременчуг, Пол-
тава, Кишинев. И освобождение с недоверием, проверками и перепроверками.
Вчерашние пленные сегодня под Одессой в Первомайском, для себя делали лагерь... у
своих. Все честь по чести.
После проверки попал в Брест-Литовск. Написал домой короткое письмо, что жив и
здоров. А там его уже давно оплакали.
И снова солдатские дороги по лесам и снегам Прибалтики. Теперь уже не с пулеме-
том, а с противотанковым ружьем.
...Ночью перебрались через замерзшую речку: надо было на том берегу закрепиться
для поддержки наступления. Наверное, вражеская разведка засекла передвижение, и посыпа-
лись мины и снаряды. Все гремело. Мерзлая земля смешалась с теплой кровью. От взрывов
вспучивалась речка, покрывалась крошевом из льда и человеческих тел.
Никита Илларионович с ПТР и запасом патронов к нему – килограммов восемь-де-
сять – со своим помощником под прикрытием берега сползли к самой воде. Неширокая реч-
ка, но когда ты в полном снаряжении, то перебираться через нее зимой – дело сложнейшее.
Свистят пули, кромсают льдины. А тут еще раненая нога. Сжал зубы и от боли, и от холода,
и от злости на свою беспомощность (пройдет сейчас немец очередью по речке – и поминай
как звали). И казалось, что не лед крошится, а зубы.